Всё о моих Мэри: одна сестра из сотен тысяч

Итак, первое предложение. Настройтесь.
В первом предложении читателю открывалась по женской мерке великая тайна: возврат героини. Ей было 44 года. 44 года. Никакая умопомрачительная красота, которой любая Мэри-Сью обладает по умолчанию, не доживёт до этого возраста, сохранив должный уровень умопомрачительности.
Вне себя от недоумения, я принялась шерстить страницы, ища объяснение столь странному казусу.
Странице на двадцать первой обнаружилось, что – ха-ха! – героиня обладает каким-то особым составом крови, если точнее – генетической патологией, передающейся по наследству, и процесс старения её не затрагивает. Правда, упоминать об этом факте героиня избегала, потому что при малейшем подозрении окружающие начинали зыркать на неё, как на клопа.
С умопомрачительной красотой всё тоже оказалось не так просто. В единственном описательном предложении, к героине относящемся, сообщалось, что её бицепс составлял 28 сантиметров в обхвате. И всё. Хотя нет, вру. Пятнадцатилетняя проститутка, которую героиня юзала в качестве навигатора, в разговоре со своим сутенёром описала её достаточно ёмко:
- Алло? Да, привет... Шикарная! Лет 25. Да, о машине. Девушка? Тоже ничего.
К слову о пятнадцатилетней проститутке... Она потом стала второй ключевой фигурой эпопеи, так что не грех уделить ей побольше внимания.
Во-первых, это, конечно, был мальчик. Азиат. Судя по контексту хорошенький, хотя про него в плане внешности уже совсем ничего не говорилось. Мальчик был оснащён в меру трагичной историей: до тринадцати лет пахал как папа Карло в баре (борюсь с желанием сделать опечатку и превратить "бар" в "бордель", потому что всё время так читаю) отчима, совсем загрёбся ловить чужие руки на своей заднице и, немного поразмыслив, решил сделать из этого профессию.
Героиня в лучших традициях «Красотки» цепанула его на ночном бульваре, и как-то так вышло, что расстаться у них не получилось.
К слову, действо происходило в трэшовом киберпанковском мире, на задворках одной из освоенных человечеством галактик, где всё население жило в состоянии перманентного пиздеца.
В мире было проблемно со всем. С электричеством, с медикаментами, с газовыми приборами и даже со средствами контрацепции. Зато золото там являлось сравнительно недорогим металлом, и азиатский мальчик был увешан им, что твоя ёлка. Это, кстати, очень обломало героиню при первой их встрече, ибо она поняла, что её идея загнать золотые зубы (которыми был забит весь бардачок) накрывается медным тазом.
Ах да, забыла упомянуть. Большую часть сознательной жизни героиня промышляла маршальством, охотилась за головами, под началом лихого Капитана Крюка. На излёте её сорок третьего года они с этим капитаном чего-то не поделили, да так, что капитан обещался высосать героине печень через ухо, и она на первой сверхсветовой смылась в провинцию.
История, собственно, начинается в каком-то грязном притоне, где героиня подвизалась шестым лебедем кордебалета, а затем флэшбеком идёт описание её знакомства с азиатской Лолитой.
...Надо сказать, жили эти чуваки весело. Мальчик трахал всё, что в состоянии было ползать и платить, банчил наркотой, употреблял сам, а в свободное время составлял икебаны. Героиня в свободное время пила. Причём, по-чёрному, так, что её потом ещё два дня не держали ноги. За эти самые ноги мальчик приволакивал её домой, сваливал на диван, отпаивал рассолом и глумился. Порою весьма остроумно.
Всё-таки мальчик, положа руку на сердце, был хорош. До такой степени, что у меня даже мелькнула шальная мысль «А не он ли является Мэри-?»; но мне, положа руку на сердце, не хотелось бы цеплять трипак с такой регулярностью.
...Любовной линии я не нашла. Единственным мужчиной, имевшем виды на героиню, был девяностодвухлетний кондитер – дедушка Мэрриуэзер. Дедушка страдал рассеянным склерозом, артритом, ревматизмом и подагрой, зато готовил такие эклеры, что за них можно было отдать полжизни. Юный и деструктивный элемент общества a.k.a. азиат чах над этими эклерами так, что героине вольно-не вольно приходилось опоясываться ремнём с железной пряжкой и топать в кондитерскую. Дедушка щупал её за разные выступающие места, а она скрипела зубами и терпела, мало того, что «эклеры», бить дедушку элементарно страшно, не ровен час в труху рассыплется.
С азиатом героиня большую часть повествования обменивалась лаконичными определениями в духе братьев Винчестеров:
«Сучка! – Засранец!»
Она отмазывала его от ментов, била морду мужикам, чересчур распустившим руки, заставила всех сутенеров города вычеркунть мальчика из своих списков дохода, присовокупив исчерпывающее: "И не мечтай!" Это моя проститутка, я её дою. В общем, сочетала в себе функции мамочки, нянечки и крыши, и пока мальчик пел гимны однополой любви, она за дверью подрабатывала маникюрщицей. Азиат, как уже упоминалось, притаскивал её домой после попоек, вне зависимости от количества километров, за далью которых она нажиралась, готовил (что было важно, верхом кулинарного искусства героини являлась яичница), и иногда, под настроение, выступал на сцене того самого кабаре, где его бандерша работала шестым лебедем. К слову, когда мальчик выступал, все хористочки округи чахли над ним, как он над эклерами, а героиня, в далёкой юности посещавшая драмкружок, думала о суициде на дне бокала с виски, потому как «были времена, когда она считала, что в театральном ремесле она тоже кое-чего из себя представляет».
Так они зимовали. Потом азиат подхватил двухстороннюю пневмонию. Антибиотики на планете косплэили птицу Феникс, чтобы их достать, героиня намеревалась тряхнуть старыми связями, как кот лишаями, но... Да, вы совершенно правы, именно тут повествование обрывается. А я уже, было, втянулась ;= ).

@темы: байки Лялечки

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Собственно, вот:

Покоцала симпатичную картинку.

1. 2. 3.

4. 5. 6.

7. 8. 9.

Исходник в комментариях.

@музыка: Я - паренёк вихрастый, я - радость педераста...

@настроение: ; - )

@темы: приторговываю собой, ажурные чулки и туфельки Дороти, крючкотворство, опаньки

---

...

От светского раута, с восторгом предложенного,
Я отказалась, сказавшись усталой.
И пятничным вечером делать мне нечего.
Пойду, забацаю аватары.

@музыка: всё ещё Thalia - A quien le importa

@настроение: всё ещё терзаема стихотворным блудом

@темы: крючкотворство, и как цензура пропустила

---

Всё о моих Мэри. Ну, или почти "всё".

А что? Все писали Мэри-Сью. И я не исключение. Правда, принадлежу я к тому поколению, которое бултыхнулось в Интернет несколько позже детсадовского возраста (собственно, было мне 16 вёсен), а писать (под тлетворным влиянием Little) я начала несколько раньше. Лет эдак на пять. Соответственно, осознание того, что именно я пишу, настигло меня с грандиозным опозданием. Лет эдак на шесть. Впрочем, надо отдать себе должное, кое-какие подозрения у меня имелись.
Итак, цветение пубертатного периода Little пришлось на бум сериала «X-files».
- Я хочу быть патологоанатомом! – восклицала она, - Я жажду расчленять трупы!
...И она взялась за фикрайтерство. На последних страницах школьной тетради, под уравнениями с X и Y, некая девушка по имени Дана, страдающая от собственного злоехидства и лёгочной формы мэрисьюизма, колесила по смутному прообразу США, то и дело налетая на персонажа, являющего собой помесь Малдера и какого-то дюже смазливого мальчика из сериала Си-Квест. На девушку и персонажа как из рога изобилия сыпались паранормальные катаклизмы и отношения между ними были загадочны на уровне: «I’m the man, you are the women… And what does it mean?»
Теперь я очень умная, и со знанием дела могу классифицировать, что это был почти-классический почти-кроссовер, с подоплёкой боязни половых отношений.
Тогда я не апеллировала подобной терминологией, «Секретные материалы» не смотрела, а мысль тырить чужих персонажей казалась мне кощунством. Это потом передо мной распахнулись врата Мордора необозримые пространства миров фанфикгёрл. До обретения Интернета я почему-то была железно уверена, что такого не может быть, потому, что такого не может быть никогда. И хотя в возрасте девяти лет мне прям до дрожи в селезёнке хотелось свести принца Алмаза с СейлорМун... Но, что поделаешь, эксплуатацию авторской идеи я считала неправославным деянием. Принципы.
В предтинейджерском возрасте мы как-то слабо разграничиваем себя и своих друзей. Ты в восторге? Значит, и мне гоже. Ты в писатели? И я туда же...
Количество произведений, заглохших на десятой странице, сколько мне помнится, впечатляло. Девы язвительные, девы страдающие, девы, преследуемые спецслужбами и разрываемые промеж мужиков... Впрочем, нет. В возрасте 11-13 я была консервативна и моногамна, поэтому дев промеж мужиков у меня, как правило, не разрывало. Как правило, имелся некий индивид немыслимых достоинств и всяких совершенств, отягощённый различными ангстовыми перипетиями, которые изо всех сил мешали главгероям нормально потрахаться.
Внешность дев описывалась абзацем с момента их введения в сюжет. Справедливости ради, я осознавала, что это как-то не совсем комильфо, и, перечитывая очередной абзац про длинные ноги, синие глаза и белую кожу, понимала, что где-то здесь кроется нешуточная заподлянка...

Вообще, для меня, Мэри-Сью – это книги, которых я не написала. Девы, прокачанные до плюс восьмидесятого уровня, давно заброшены мною на чердак, но под влиянием постов Амелии о Лейне, я пошла раскапывать в саду тетрадочки с рукоблудием. И к своему восторгу обнаружила ежедневник, судя по дате, бытности своих sweet fifteen. Причём, на обложке стояла собственноручно сделанная пометка «Мэри» (очевидно, ко времени перечитывания ежедневника, я уже обрела Интернет и дорвалась до классификации). Предвкушая многочасовую истерику, я подняла обложку.
...Меня вынесло с первого же предложения. Хотя и несколько по другой причине.

to be continued и всё такое

@музыка: Thalia - A quien le importa

@настроение: что ж, вот и пробило меня на пиздёж

@темы: вырвано из альбома, байки Лялечки, memories

---

Трудодень

Сидит на работе девица,
С ума сходя от безделья.
В висок словно воткнута спица –
Девица мучима похмельем.

Пестрит закладками браузер
Про кризис и про дефолт.
На все должностные обязанности
Забила девица болт.

Уже и коллеги, и преподы
Глядят на неё с укоризной.
Но ей глубоко фиолетово -
Девица с похмелья капризна.

И вместо выдач отчётов
И книжек, студентам противным,
Девица торчит в фотошопе
И ей вот ни капли не стыдно.

Закончились сигареты.
И нервы в полном раздрае.
Да шла б она лесом и полем!
Работа в читальном зале…

@темы: а вот у нас в деревне Гадюкино, крючкотворство, глубинный идиотизм

---

Для моих белорусских сестёр

Хуйня от чистого сердца)

1280x800 1680x1050

P. S. Амелия, на случай, если ты всё-таки надумала меня стукнуть, в комментариях есть нормальные фотографии.

@темы: вырвано из альбома, крючкотворство

---

Скрытая реклама дизайна

- Сказки лгут. – Сказала фея.
Она сидела на электронных проводах, пытаясь удержать на коленях пыльный ноутбук, а ветер трепал её платье, когда-то цветастое, певшее оду всем краскам в палитре художника, потускневшее от времени, всё в заплатах теперь. Ветер рвал зажатые в левом кулаке носовые платки, путал волосы, забирался в сумочку и там перебирал страницы ежедневника, ставя закладки рассыпавшимися таблетками Эффералгана.
- Сказки лгут. – Сказала фея. Чихнула, высморкалась и глухо закашляла.
Внизу, то всплывая на поверхность, то вновь погружая панцири в мутную воду Бесконечных Болот, щёлкали хвостами белые аллигаторы, неся на своих спинах электронные вирусы, пустые сигаретные пачки, девчачьи грезы и прочий хлам.
Фея поймала голубя. Пообещав ему пшено из дырявого кармана, она привязала к его лапке серебряную цепочку и следующие две недели путешествовала по болотам вслед за птицей, отслеживая её сигнал через GPS.
Голубь приносил ей трояны различной масти (с фрагментов их цифрового кода фея рисовала карточную колоду), давидофф и пэлмэл, сломанные, забытые или просто потерянные; девчачьи грёзы иногда и только самые яркие, чтобы определиться с сюжетной канвой сценария. Да, фея подрабатывала тем, что писала сценарии для одной заштатной киностудии. Карты она продавала в сувенирную лавку, а сигареты… Ну что? Фея просто курила, а много ли заработаешь на второсортных фильмах и сувенирной продукции. Денег вечно не хватало, а денег ей нужно было много. Она ведь была очень старой, простуженная фея. Она появилась на свет ещё тогда, когда неведомый народец закладывал первый камень Стоунхенджа. Она видела падение Римской Империи, пережила охоту на ведьм и повальную манию писать о феях как если бы они были человеческими существами – простуженными, озлобленными, всегда на строгой диете.
Она помнила Вильгельма Завоевателя, Кровавую Элизабет и Биттлз, а теперь фея хотела только одного – умереть. Она находила неуместным своё присутствие в мире, где подсмотреть за происходящим можно разве что со страниц фэнтази. Поэтому фея копила деньги, чтобы заплатить проводнику – большому белому аллигатору, который посадит её на свою спину и отвезёт к Вратам Вечного Забвения.
- Сказки лгут. – Сказала фея, сморкаясь в бумажный платочек. Где-то неподалёку один из аллигаторов поймал доверчивого голубя, и краткий миг болото боролось с предсмертными хрипами.
- Сказки лгут. Нельзя победить чудовище. Поэтому приходится заключать с ним сделку.
Фея хлопнула крышкой ноутбука, а ветер всё продолжал перекатывать по дну её сумочки таблетки Эффералгана.

@темы: расслоение реальности, крючкотворство

---

здесь надо что-нибудь написать, а то меня опять отъявят.

вот я и справилась с задачей. молодец я.

---

Мимолетное

Я вот поймала себя на мысли, что отчаянно завидую людям, которые, когда им плохо, что-то делают. К примеру приходят домой и начинают вышивать крестиком (ооо! какой гобелен я могла бы соткать, если бы была рукодельницей). Или садятся за стол и начинают методично пачкать бумагу красками (пастелью, тушью, цветными мелками - неважно). Или открывают тетрадку (Word, как альтернатива), начинают графоманить и целиком уходят в историю.
В идеале было бы составлять икебаны, а ещё лучше, инсталляции из любого, оказавшегося под рукой, мусора ("Что сегодня сделал мой брат? - Заступился за честь своей страны!" "Что сделала я? - Голову омара из папье-маше".)
На худой конец можно было бы резаться в компьютерную игрушку или фотошопить (тридемаксить? флешить? сонивегасить? неважно). Я в случаях тотальной депрессии способна только на три вещи. Нет, четыре. Курить, есть, лежать и втыкать в муви. Причём, при последнем действии я перманентно истерю, ибо мне никак не удаётся подобрать муви в настроение, что чревато многими закладками в браузере и сущей путаницей с очередью закачек.

@темы: заметки на полях

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Франкенштейн-хаус и великая Shagrin

Классический пост из тетради

.

Я, наконец (хвала духам!) поставила Photo-, который shop и смогла уменьшить иллюстрационный материал, не сильно, впрочем, воздействуя на качество последнего (а то и вовсе бездействуя над этим качеством), так что не взыщите товарищи, мне думается, Вы видели и похуже. Ну, там, офсетную печать в кулинарных брошюрах или офсетную печать детектива на вторсырье. Очень-очень плохую офсетную печать).

Ха-ха, завидуйте мне простые смертные! Я лицезрела великую  Shagrin , я провела ночь во Франкенштейн-хаусе (где нещадно отморозила себе всё, что можно, теперь хожу на работу с температурой и картинно там умираю), я целовалась с мёртвой головой (эх, жаль не в засос, в следующий раз надо будет попробовать), я прыгала с кладбищенских деревьев и прыгала под поезд, я пила вкуснющее малиновое вино на погосте и безжалостно разбавленную водку под яблоней. Хотя нет, яблоня была раньше водки.
А начиналось всё невинно.
В восемь часов прошлого субботнего утра Виолетта загрузила свою бренную плоть в автобус, следующий по маршруту «Санкт-Петербург – Боровичи», где в течение последующих восьми часов ей предстояло дрожать от холода, дрожать от волнения, а также выводить волю умирающего на книжке Эриха Фромма, которая везлась в качестве подарка и взятки (кто, чем за постой платит, а я – буковками, как всегда, всё равно своими, чужими ли…). Завещание писалось на случай, если по приезде в пункт назначения, я утрачу последние останки дееспособности: автобусный обогреватель честно пытался греть, но у него это плохо получалось, к тому же, пассажирские кресла конструировал какой-то маньяк от клана ортопедов, патологически жадный, как все евреи, когда-либо эмигрировавшие на просторы Российской Империи.
По приезде в пункт назначения, заблаговременно надевшая очки я («Это, чтобы лучше видеть тебя, дитя моё!») поначалу не увидела на автобусном вокзале ничего, кроме сонмища простых обывателей. Но потом – о, счастье! – из-за угла появилась колоритная фигура в шарфе и шляпе.
Я посмотрела на Шагрин.
Шагрин посмотрела на меня.
- За Амелию! – дружно изрекли мы и заключили друг друга в объятия.
И как-то очень логично направили свои стопы на погост (уже разомкнув приветственные путы рук и ног, разумеется).
Боровичи – столица русской готики…
…родина моей большой еврейской любви… (Я разгадала его страшную тайну!)
А, неважно, Боровичи – это Боровичи. Они прекрасны и психоделичны, и погост там тоже прекрасен и психоделичен. Мы увековечили себя на фоне его памятников (вот где обреталась целованная и обласканная мёртвая голова), постелили на одной из скамеечек весёленькое оранжевое полотенце (которое я честно волокла с собой, дабы никого не смутить), и предались воскуриванию сигарет и распитию алкоголя. Малиновое вино. Малиновое вино домашнего производства! До сих пор слюни текут.
Потом был краткий визит во Франкенштейн-хаус – место дислокации (ареал обитания?) великой Шагрин.
Воистину Франкенштейн-хаус прекрасен и воистину он Франкенштейн-. Этот домик за дощатым забором и канавкой, окружённый множеством странных штук и пристроек, снабжённый серпами, цепями, печками-буржуйками и корпусами машин, ни дать, ни взять выполз из Гоголевского рассказа (при условии, что Гоголю удалось частично захватить XX век). Настоятельно рекомендован к посещению всем, кто жаждет научиться писать тругатичную прозу. Для пущего эффекта могу сообщить, что у Шагрин в комнате рядом с компьютером лежит очень милый собачий череп.
Краткий визит в дом сопровождался слушанием музыки, вязанием шарфа (я всё-таки очень надеюсь, что Шагрин его закончит и вышлет мне посылкой), распитием целебного зелья, содержащего водку, мёд и прополис.
Далее следовали разухабистые ночные гуляния, с распитием водки (но уже без мёда и прополиса), качанием на качелях, валянием по земле (это я, конечно, кто, что, а я – как всегда, упала и расшибла колено, порвав очередные фентезийные колготки), забегом на вокзал и сбеганием с него же (но перед последним мы таки успели отщёлкать несколько кадров, где пафосно бросаемся с перрона). Ещё были чудесная синяя лавочка, не менее чудесная зелёная яблоня, театр теней на стене школы (тут я уже путаю хронологию), Дома Культуры и Мосты. Мостов было две штуки: арочный и навесной. Арочный произвёл на меня неизгладимое впечатление обилием замков, кои понавесили в его преддверии любвеобильные молодожёны, но навесной всё же остался фаворитом, ибо мало что так любо Виолеттиному сердцу, как всякие ненадёжные, скрипящие и раскачивающиеся конструкции, под которыми несёт свои бурные воды ночная река.
По окончании прогулки (и моём дублетном попадании во Франкенштейн-хаус) был устроен фотосет с серпами, случилась попытка (неудачная) превратить меня в толкиениста, путём обучения крутить деревянный шест, доползание до кровати и кратковременный сон.

А потом было грустное утро прощания.

————————————————————————————

+ много траффика

У Шагрин очень красивая улыбка, но она почти всегда скрывает её за шляпой>.<

Мы братаемся с будущим мужем:

И я явно уже его на что-то подстрекаю:

Я пафосен и бледен. В оригинале у меня даже губы синие:

Собственно, причина, по которой я пафосен и бледен:

Совершенно не понимаю какого рожна я забыла на дереве, но влекло оно меня неодолимо:

Распитие алкоголя на погосте и оранжевом полотенце:

Психоделичная яблоня:

Ужасный призрак:

И не менее ужасный горбун:

Как мы хотели групповое фото...

...и что из этого получилось:

 

Здесь пелись многие гимны нездоровому образу жизни. В вытянутой руке бутыль с концентратом оного:

Вокзал:

Пассивный самоубивец:

Мои синие конечности, синяя скамья и зелёный снег:

Мы такие разные... (Амелия поймёт):

Милый монстрик обязан появлению на свет моим трясущимся ручкам, на которые воздействовал холод и потреблённый внутрь алкоголь:

Шагрин, дерево и кирпичное небо:

Любимоя фотография Шагрин:

Это должно было являть Великий Трагизм, но олимпус, падла, заартачился, и серпа, на который я себя насаживаю не видно(

Сеанс экзорцизма:


Более подробно и связно о событиях можно почитать тут

@темы: вырвано из альбома, байки Лялечки, игры моего мира, какая крыша не любит быстрой езды?, memories

---

Временное. Хотя... как пойдет

Я увидела у юзера  зелёный чай в полоску вот такую запись. Мне стало отчаянно завидно. Я тоже так хочу! А ещё я задолбала всех своих друзей рассказами о том, как я не знаю и, в следствии, как боюсь свою фленту.
Поэтому! Дорогие мнезнакомцы и не очень, я поощряю ваш блуд флуд в комментариях. Не, ну блуд тоже можно, но это уже за отдельную плату /материнскую, вероятно/.

@темы: через чужие губы или всё от других

---

Очень ширпотребная и бабская запись

Когда мне было шестнадцать, я много читала. Учебники по биологии, учебники по астрономии, учебники по психиатрии, учебники по истории. Весь мир для меня затмили учебники, и очень жаль, что я вынесла из них ничего для себя полезного.
Потому что ещё была она. Художка.
Когда мне было шестнадцать, я читала Кортасара, Акутагаву, Чехова, Дюрренматта, Достоевского и Гессе. Здесь я могла бы заполонить текст многими именами, но мне не хочется превращать текст в тест из разряда «Сколько стран Вы вспомните за 5 минут?» Потому, что имён я вспомню больше, чем стран, а географию я знаю неплохо.
Когда мне было шестнадцать, я была потрясающе наивна и так же высокомерна. Я думала, что стану особенной.
В восемнадцать я чуть-чуть начала понимать, что такое человек и какие мы слабые. И как много придётся прощать.
В девятнадцать я поняла, что некоторые вещи я никогда не прощу себе. Не смогу.
В двадцать я бы отдала что угодно за пару красивых длинных ног и мозг блондинки в комплекте.
Начиная с двадцати, я стала думать в два раза реже, и меня тянуло блевать при виде печатных изданий.
Сейчас мне 21. Думать совсем пока не разучилась, хотя активно над этим работаю. А вместо чтения книг я теперь слушаю музыку. Вот в этой песне много тем, над которыми я размышляю в последнее время:

Михаил Щербаков

@темы: глупая я, через чужие губы или всё от других, карманная философия

---

Ещё немного воспоминаний о лете

После истории с температурой и наркотой, я, с этой самой температурой, свалилась на домашнюю постель окончательно и безвозвратно, так что второй заезд застала только частично. Очень частично. Второй, третий и четвёртый заезды вообще смешались между собой и в моей голове, ибо была середина – конец лета, а кто следит за датами в такое время.
Второй заезд, главным образом, интервьюировал меня на тему первого и по поводу моей личной жизни, а также предлагал с ними покурить. Доверием ко второму заезду я не прониклась, и курить с ними не пожелала. На стыке второго и третьего заезда у нас много музицировали (в читальном зале стоит пианино) наигрывая, преимущественно, мелодию из «Крёстного отца»; таскали шкафы и прочую мебель в количествах ужасающих, а также один, зато воистину неподъёмный, мешок с почты (плачевные последствия моей болезни и некомпетентности, на почту я должна по идее ходить каждый день, но моя болезненная некомпетентность...).
На стыке третьего и четвёртого заездов мы, не поверите, много работали (а ещё лазили по шкафам, таки курили плюшки, поставили в курилке архива стол и играли на нём в подкидного, прихлёбывая при этом пиво). Плюшки я, под занавес, вроде курила с Серёгой и Лешим. Чудные люди: Серёга – скин и скейтер (и вообще позер, но что при этом в его голове происходит, я судить категорически не берусь), а Леший вообще из Минска. Имела с ними беседы про разное занимательное тет-а-тет, и довольно мощный приход в компании.
Словом, удалась у студентов летняя практика. И у прораба (вожатой пионерлагеря? большого начальника?) она тоже удалась. А с Little мы потом ещё докуривали оставшееся мне наследство, и она, имея в этом опыт, несравненно моего больше, под большим секретом созналась, что давно ничего настолько забористого не пробовала.
—————————————
Курилка шестого, любовь моя:

являю прекрасное

+ кадр

Путь в ад:

Однажды открылась мне дверь в неведомое. На шестом этаже вообще много дверей, заколоченных и просто на засовах. Всю практику они томили меня своим загадочным молчанием и железными замками. И вот - о, чудо! - как-то осенью посчастливилось мне проникнуть в одно из интриговавших дотоле помещений.
Вот какое впечатление эта комната производит на Вас? Для меня - это классический антураж хоррора. Ибо в призрачном свете полудня (о да, он был призрачным, даром, что полдень) помещение выглядело так, словно владельцы его отлучились кофе попить и как-то вдруг оказалось, что уже десятилетия миновали. Из чего моим скудным умишком был сделан вывод, что владельцев в процессе отлучения грохнули. Не, ну а как ещё?..



Советские лампы-близнецы:

Собственно, архив, место труда непосильного. То, что Вы зрите сейчас это МЕГАПОРЯДОК. Мне все верят, я надеюсь?

Множество углов. В реальности, по размеру, это классический санузел.


Возвращение из ада:


Не знаю, что такое. При мне автоматных очередей не было:

Тюрьма? А кто утверждал, будто нет? /инфернальное хохотание/

Вот всё то же самое, только возвести в десятую степень. Бедные мальчики.

Просто всякий разный трэш:

@темы: этот мир, байки Лялечки, игры моего мира, memories

---

Help!

Что, чёрт возьми, означает на интернет сленге <3?!

---

Третий круг deja vu

Права и обязанности сторон, заключивших договор:
Вы творите мне персонажа, я Вам про него пишу. Про персонажей с доллмейкера я, как правило, пишу короткие смешные сказки. Или страшные. Или микс того и другого.
———————————————————————————
1. Сказка для Вареньки:

Трабла и коридоры времени

- Коридоры времени...
- Huh?! – Путешественник цеплялся за стену и ускользающее сознание. Стена расползалась пузырями краски, осыпалась штукатуркой, сознание норовило повторить тот же фокус.
Трабла подняла на Путешественника глаза и поняла, что шанса откосить от профилактической беседы в помощь сумасходящему ей сегодня не предоставили.
В качестве пролога к беседе она извлекла из верхнего ящика стола алюминиевую банку с надписью «Orange Beach». Банка резко диссонировала с окружающей обстановкой и её владелицей. Внешний вид Траблы обычно вызывал у людей ассоциации, усреднённые от суммы слагаемых архивариус/модельер или счетовод/панкующий. Почему седина ассоциировалась у посетителей с панком, Трабла, при всём своём желании, объяснить не могла. По её мнению, гораздо проще было взвалить всё на архивариуса, но...
- Коридоры времени – это такая хрень, – начала Трабла; потом устыдилась своей антинаучной терминологии и продолжила в духе инвариантного порядка событий, теории относительности, наложения 4-мерной системы координат на пространство времени... С многочисленными отсылками на парадигму научной фантастики и «решение Геделя».
Полчаса спустя она всё ещё тарахтела о тахионах и причинной связи, а Путешественник прикидывал, где бы ему отыскать стену попрочнее. Стена виделась ему единственной причинной связью, привязывающей его к суровой реальности.
- Окей, попробуем на пальцах, - покорно кивнула Трабла, заодно подавив в душе желание показать Путешественнику средний, - Допустим, ты пришёл на экскурсию во дворец...
Путешественник так истово закивал головой, словно в следующей жизни его кармический путь упирался в подставку китайского болванчика.
- Пришёл, побродил вместе с группой по парадным залам, потом возжелал посетить отхожее место, следствием чего стало твоё проникновение на служебную территорию. Ну, там, подвал, чулан, чёрный ход... Одним словом, куда-нибудь на задворки, сечёшь?
Путешественник сделал вид, что сечёт.
- Так вот, по-хорошему, ты Карл Малькольм Магнус Третий должен был сегодня на охоте провалиться в пространственно-временной континуум и очутиться во Франции в эпоху династии Меровингов. Но ты оказался недотёпой и вообще дураком неумным, и поэтому, вместо континуума и династии Меровингов, ты угодил в чёрный коридор. И попал ко мне.
Трабла широким жестом обвела свой стол, заваленный грудой бумаг, пробитую дверь, из которой, собственно, вывалился Путешественник и осыпающиеся стены. За дверью на данный момент сияло что-то нездорово зелёное, с фрагментарными переходами в розовый.
- А ты... это... того... – Путешественник судорожно пытался сообразить какой вопрос в его сознании на данный момент является наиболее приоритетным. Сообразить не удалось, и мозг выдал следующее:
- Ты - Бог Времени?!
Громкое «Бугога» послужило ему ответом. «Бугога» исходило от существа, вывалившегося из пробитой двери вслед за Путешественником. Существо являло собой странную смесь девушки стиля ампир и шалавы из Голливудских блокбастеров. Из-под напудренного парика виднелось нахально оскаленное личико, из-под дизайнерски-рваных брюк торчали массивные гриндерсы.
- My sister, - представила существо Трабла.
- Я – ловец! – гордо дополнила «sister», махая перед носом Путешественника дырявой розовой тряпкой.
- Мы – менеджеры по продажам. - В унисон пропели они, и Путешественник ощутил, что сознание его снова готовится совершить какой-то опасный кульбит.
- А... эээ... – невнятно промямлил он, - И что же вы продаёте?
- Воспоминания, - ответила Трабла, одной рукой сминая банку «Orange Beach», а другой вороша сваленные в кучу бумаги. Профилактическую беседу в помощь сумасходящим она явно считала оконченной.
- И... и как продвигается дело?
Девочка-в-гриндерсах-стиля-ампир-ловец согнулась пополам и неприлично заржала.
- А то ты не видишь. – Сквозь смех выдохнула она, копируя недавний обозревающий жест Траблы.
Путешественник ещё раз смерил взглядом нуждавшиеся в ремонте стены и нуждавшуюся в замене дверь.
- Но как же так! – Воскликнул он, и вместе с этим возгласом в Карле Малькольме Магнусе Третьем проснулась коммерческая жилка, вряд ли пригодившаяся бы ему во Франции эпохи Меровингов:
- У меня есть столько вещей, которые я бы хотел вспомнить! Вкус бабушкиных эклеров, и как шуршала галька на берегу реки, рядом со старой дачей. И разорванные, запрятанные под подушку прописи в первом классе. И как мы с друзьями сбегали с уроков, чтобы покурить на заднем дворе. Первое свидание, виртуальный флирт в чате, духи секретарши из офиса, где я стажировался... В конце концов, первый секс!!
- Об этом как раз многие предпочитают забыть, - глумливо заметила Девочка-в-гриндерсах-стиля-ампир.
- Дело в том, - пояснила Трабла, не отрывая взгляда от бумаг, - Что люди не могут заказать воспоминания. Они могут их только бронировать. Ну, там, завтра у тебя свадьба, или вручение диплома, или попойка с дикарями на острове Мумба-Юмба... Мы что-то типа операторов, understand?
- Так в чём проблема-то? – Путешественник по-прежнему не догонял, - Будь моя воля, я бы работал с вами по долгосрочному контракту!
- К сожалению, мы не предоставляем такой услуги. Ты можешь обратиться к нам только один раз.
Трабла на секунду оторвалась от бумаг и её карие глаза посмотрели на Путешественника со странной грустью:
- А ещё... Вы, люди, никогда не знаете, какое воспоминание будет для вас самым главным. Ни-ког-да. И поэтому часто возвращаете товар обратно.
С этими словами Трабла махнула сестре рукой и снова погрузилась в работу.
- Третьим будешь? – ухмыльнулась сестра, потрясая перед носом Путешественника всё той же розовой тряпкой, - У нас острая нехватка персонала, сечёшь?
Путешественник сделал вид, что сечёт. А, впрочем, кто знает... Может, ему просто не хотелось к Меровингам?

2. Сказка для Найты и Винсента Л. (сами виноваты! неча было придумывать персонажей на одном фоне; мне их теперь никак, ну просто никак, не распилить в воображении).
Кривая отмаза, я знаю ^^.

Любовник Шахразады

У любовника Шахразады был один недостаток.
- Только один? – Спросила его Шахразада в утро их первой встречи.
- Только один. – Ответил юноша, улыбаясь. – Зато какой. Каждую полночь новой Луны, когда Озеро Грешниц застилают чёрные хлопья туманов, я превращаюсь в кота.
И целых полгода, что последовали за этой встречей, Шахразаде ни разу не довелось спать в новолуние.

Она выпутывается из комка смятых простыней, спускает ноги на холодный пол, зажигает керосиновую лампу и зовёт чуть рассеявшуюся тьму по имени:
- Винсент! Винсент!
Но в её доме пусто и тихо.
Шахразада ворчит, поднимая с пола сброшенную наспех одежду. Она путает свои джинсы с джинсами Винсента, натягивает его жакет, обматывает голову пёстрым шарфом, наподобие тюрбана (у Винсента дурная привычка – в ипостаси кота он путешествует на её голове, и Шахразада язвительно замечает, что, должно быть, его полосатое брюшко греют её злобные мысли). Когда тюрбан повязан и надеты резиновые тапочки, Шахразада спускается на крыльцо.
С крыльца дует шальной ветер, его невидимые руки раздвигают осоку, гладят щербатую землю тропинки, по которой идёт Шахразада, играют с кустарником, окольцевавшим Озеро Грешниц, и ломают его.
Шахразада выходит к озеру, оставив в волосах, струящихся из-под тюрбана, одну или две сломанные ветки.
- Винсент! – Разбивается крик о поверхность озера.
- А сношения с животными по кодексу Россенграда запрещены.
Брат Винсента выныривает из кустов, сжимая в руке поводок добермана.
- Статья 145 подпункт 19-ый.
Доберман, ощерившись, скалит зубы. Коротко лает, пытаясь ухватить край халата Шахразады. Та презрительно фыркает.
- О. Значит, если я расскажу халифу о твоём зверинце, тебя, наконец-то, отправят в каталажку?
Из слов рвётся ярость и немного страха. Шахразада зябко поводит плечами; в такие ночи ей всегда немного боязно. Каждую их встречу брат Винсента начинает с перечня страшных несчастий, что обрушатся на неё за грех прелюбодеяния. За её семнадцатый по счёту грех.
А пёс брата Винсента – прямой путь к исполнению этой угрозы. Ведь этот доберман, зачатый в ночь развлечений визиря и прачки, закованный в серебряный ошейник с семью шипами, вскормленный волчицей и белобокой коровой, этот бастард греха и церковных песнопений, одним движением челюсти способен выхватить душу из обесчещенной девушки или неверной жены.
Он относит души брату Винсента, и тот прячет их в самой глубине озера, где уже семь вёсен и восемь зим тянет грустную песню его русалочий выводок.
Шахразада бродит по берегу и средь высокой травы находит охотящегося на лунных бабочек кота. Лилово-фиолетового, с маниакальным оскалом. Почти Чеширского, как она сама думает. Она прижимает кота к груди, и он заученно карабкается сначала на плечо, а потом на макушку, спасённую от царапин копной волос и пёстрым тюрбаном. И успокаивающе мурлычет ей на ухо:
- Не бойся брата, брат – не страшный…
«Гораздо страшнее, чем ты думаешь, - беспокойно размышляет Шахразада, - И уж точно, куда привлекательнее для меня, чем ты можешь себе представить».
Шальной ветер, дующий с её крыльца, разрывает чёрные облака над озёрными зеркалами и крутит из воды тонкие, гибкие смерчи. Смерчи поднимаются до самых небес, распадаясь каплями только на половине дороги. Шахразада уже слышит отзвуки печальной песни, что поют русалки, а скоро она увидит и раззявленный рот воронки, бурлящей посреди озера.
Брат Винсента встаёт на округлый лист лилии, жестом приглашая её идти следом. Шахразада немного нервно, на ощупь, проверяет, крепко ли держится на тюрбане кот. Потом она размазывает тушь и басму на веках, так что теперь её глаза похожи на чёрные провалы очей, которые она сейчас увидит. На провалы глубже озёрной воронки.
Шахразада ступает на лист кувшинки, и спущенный с поводка доберман перегрызает его стебель. Мимо смерчей, под песню, до бездны, плывут они с братом Винсента к середине озера.
Русалки поднимают к ним измождённые лица, тянут свои тонкие руки, с зелёной и горькой кожей, цепляются за бурлящую воду и та выносит их на поверхность, к краю листьев кувшинок и лилий, за которые они тоже могут ухватиться. Шум ветра стихает, водоворот затягивается. Теперь некоторое время над озером будет царить безмолвие, в течение которого Шахразада набьёт табаком трубку из вишнёвого дерева, а брат Винсента вытащит из кармана пачку Marlboro Light.
Русалки вытирают ладони и пальцы о край халата Шахразады (плащ брата Винсента для этого не подходит, он целиком сшит из чёрной кожи), пускают трубку по кругу, прикуривают по сигарете. В их трескучих голосах и в поднимающемся над водой дыме оживают перед Шахразадой самые страшные сказки и обещания. Ей ещё с детства обещали, что она закончит свою жизнь на дне Озера Грешниц.
Скоро солнце вторгнется на их территорию, рассеет озёрный туман, осветит башни и минареты Россенграда. Волной скатится с его мечетей, золотыми монетами запляшет на мостовых. Солнце прогонит страшных призраков. Скоро, очень скоро, но сейчас…
Шахразада сидит на листе кувшинки, прислонившись головой к плечу брата своего любовника (который тоже наверняка станет её любовником, скоро, очень скоро, но сейчас…) Шахразада смотрит на перепончатые руки русалок и на перепончатые лапы брата Винсента в озёрной воде, баюкает в руках почти дотлевшую трубку и слушает, слушает, слушает…

3.Сказка для Кисы Ванской:

Смерть в коробке для сладостей

Наследнику поместья подарили на Новый Год коробку со сладостями. Эта коробка, обтянутая золотой парчой, перевязанная бантами атласных лент, проделала долгий путь через Турцию и Румынию, начав своё путешествие от самого Афганистана, где мастера «кандалатчи» набили её дно всеми сортами халвы, что готовилась на этой земле из поколения в поколение. Тахинная, ореховая, подсолнечная, кос-халва, ойла и альвица, аккуратными треугольниками лежали на дне коробки, скрывая свой тёплый узор под обрезом ребристой бумаги, поверх которого турки насыпали курагу и инжир. В Румынии кондитеры поставили форму из золотистой фольги, осторожно придавив ею вяленые фрукты, и сложили в коробку контрабандой провезённые через горы лукум, грильяж, пахлаву и шакер, пересыпав их карамелью.
Потом коробка ненадолго задержалась во Франции, и там обрела самое большое своё сокровище – марципановую принцессу, с сахарной вермишелью вместо волос и большими нарисованными глазами. Принцесса держала в руке леденцовый веер, её охраняли четыре солдата, выпеченные из теста по рецепту курабье. Солдаты получились хрупкими и ломкими, но в суматохе предстоящего праздника этого никто не заметил.
Столь долгий путь подарка объяснялся тем, что у наследника поместья было много разбросанных по миру дядюшек и тётушек, питавших необъяснимую склонность к восточным сладостям. Каждый из родственников хотел добавить что-то своё в коробку, размер и пышность которой должны были олицетворять нерушимость семейных ценностей. И, в этот год, как и в шесть лет, ему предыдущих, никто из родственников не вспомнил, что наследник поместья не любит сладкое.
Это был очаровательный шестилетний мальчуган с тугими чёрными кудрями, завитыми при помощи папильоток; его мама настороженно следила за его, чрезмерно подвижными, по её мнению, играми, из-за края своего альбома. Её усилия по сохранности кремовых гетр и обшитых ленточками панталон, пропадали втуне, наследник, бегая по заднему двору усадьбы, всегда умудрялся разорвать тот или иной предмет своего гардероба, отметая все упрёки и укоризны своей улыбкой, открывавшей зубы белые, как сахар.
Вот в этот сахар, и в черноту глаз и в пухлость щёк, раскрасневшихся от долгого бега, и влюбилась марципановая принцесса, знавшая до того только рафинированное общество глазированных графинь и маркиз и неотёсанную грубость приставленных к ней солдафонов. Её большие нарисованные глаза восторженно следили за наследником, который только смеялся, бегая по поместью и щедро раздаривая сладости, привезённые ему с дальних земель.
Тахинную халву и ойлу он отдал судомойкам, ореховую и грильяж – лакеям; кучера получили по вяленому финику и горсточке монпансье, горничные уплетали лукум и шакер, кокетливо трепля наследника за щёчки. Самое большое лакомство, пахлава, была поделена между ключницей и камердинером, а сын ключницы и чистильщик обуви получили курагу и помадку. Но никто из слуг, и даже родители наследника, не решился попросить себе кусочек марципановой принцессы.
«Слишком она красивая, - решили все, - Такая должна достаться только хозяину».
А хозяин, раздав этот и прочие свои подарки, забросил коробку в дальний угол комнаты, совершенно забыв о ней. И марципановой принцессе оставалось только тихо и горько плакать, наблюдая за тем, как её верные стражи рассыпаются в труху.
Но однажды весной, ранним утром, в спальню наследника вошла одна из горничных, под большим секретом пронёсшая в своём подоле «вульгарный, совершенно неприличный» бутерброд с колбасой.
- Тише, хозяин, - оборвала девушка скачущего по постели наследника, - Знаете, как мне не поздоровиться, если ваша матушка прознает, чем я вас тут кормлю?
Наследник послушно угомонился; чинно устроившись средь подушек, он положил бутерброд на поднос, решив для начала пригубить чашку с кофе.
И пока он пил кофе и болтал с горничной, принцесса выбралась из своей коробки, осторожно прокралась к подносу и, глубоко вдохнув, влезла в бутерброд, между двумя слоями хлеба, стараясь казаться как можно незаметнее.
- Тьфу! Какая гадость! – Воскликнул наследник через несколько минут, откусив часть бутерброда.
Он долго плевался крошками хлеба и марципана в то утро, вытирая рот рукавом сорочки, искренне негодуя и не зная, что в отвернутом им марципановом сердце, которое сейчас летело на наволочки и простыни, было больше любви, чем он, возможно, получит за всю свою жизнь.
Конечно, он так никогда и не узнал об этом.

4. Сказка для Фирина:

Трудности карьерного роста

- У кровавого убийцы из рода демонов по имени Лукас не было жалости ни к врагам, ни к друзьям своим. Его шёлковые удавки и острые ножи находили их беззащитные шеи в любой части света, оставляя багровые борозды и ухмыляющиеся вторые рты чуть пониже кадыка у мужчин, точь-в-точь посередине горла у женщин. Его жёлтые глаза не ведали сна, пока искал он очередную жертву. И кровавый ветер пустыни неотступно следовал за ним, неся на своих крыльях эхо предсмертных криков…
- Да сколько можно повторять! – Лукас выхватил у Алейлы газету, едва не опрокинув стоявшие между ними пиалы с кофе, - Я ни разу не из рода демонов! У меня прадед служил поломойкой во Дворце Маджахара Короля Пустыни! И это всё! Два года труда на короля демонов не повод приписывать младшему поколению демонические корни. Я понимаю, был бы прадед прабабушкой…
Лукас ещё что-то невнятно бормотал, уткнувшись носом в газетную заметку, но Алейла уже слишком погрузилась в своё возмущение, чтобы его слушать.
Как же так?! Месяцами она таскается за этим полудурком, чистит его кинжалы, покупает на чёрном рынке ампулы с цианидом, следит за тем, чтобы он не забывал снимать на ночь пресловутые контактные линзы; с самым истовым тщанием рисует кровью узоры на стенах их жертв, дабы прочие узрели и устрашились… И что?! Ни единого упоминания в бульварной прессе! Не говоря уже о более солидных изданиях.
Алейла злобно комкает на коленях пачку газет, нервно жуёт нижнюю губу и вообще ведёт себя так, что будь у Лукаса хоть капля сострадания, он бы уже давно обзавёлся бумагой, ручкой и строчил письмо в редакцию.
Но Лукас не обладает склонностью к эмпатии, Лукас вообще на редкость чёрств и бездушен, когда дело касается его помощницы, так что он просто доедает рис, допивает кофе, кладёт смятую газету на стол и зовёт официанта:
- Счёт, - коротко бросает он, и несколько минут спустя они уже стоят на базарной площади, увешанные преступным скарбом.
Алейла привычно покачивает в руке сумку с булавами и даже не сразу понимает суть происходящего, когда сумку заменяет лёгкий мешочек, набитый монетами.
- Ты… нуу… наверное… - кровавый убийца из рода демонов, на которого утренние газеты сложили неурожай в Сирии и вооружённый конфликт в Ираке, мнётся и смущается, как школьница на свидании, - Ты, наверное, устала? Может, погуляешь… там, ожерелье новое купишь…
Лицо Алейлы преображается на глазах. Она готова вырвать себе язык и парочку извилин, отвечающих за речевые функции и мыслительную деятельность. Как?! Как она могла возвести клевету на своего умнейшего, чуткого, проницательного начальника? Как могла назвать его чёрствым и бездушным, когда он так внимателен и снисходителен, если дело касается её капризов?
Алейла покаянно берёт в руки мешочек и следует вдоль торговых рядов, весело задираясь с продавцами шёлка и украшений.
Лукас смотрит ей вслед, покачивая в руках сумку с булавами, поправляя лямки рюкзаков, набитых ножами, удавками и ампулами с цианидом. Он щурится, ища среди базарных вывесок вывеску «Оптика». Им через две недели проводить акты массовых убийств в серале султана, а он, как назло, израсходовал весь запас жёлто-кровавых линз.
Хоть он и не говорит этого Алейле, но свой облик без линз Лукас считает недостаточно демоничным. А ну как прознает кто, что он вовсе и не из рода демонов, и лишь прадед его служил поломойкой во дворце Маджахара Короля Пустыни?
Кровавый убийца, не имеющий жалости ни к врагам, ни к друзьям своим, тихо вздыхает, провожая глазами в полуденном мареве базара фигуру своей помощницы. Чувствуя себя навьюченным мулом, он отправляется на поиски вывески «Оптика».

P.S. Временно закругляюсь с приёмом новых заявок, ибо не люблю ходить обременённая большим количеством обещанных и ненаписанных слов^^.

запись создана: 30.11.2008 в 19:46

@темы: приторговываю собой, крючкотворство, игры моего мира

---

Крик души

Я, конечно, этого никогда не сделаю. Но так хочется
закрыть днев и удалить половину читателей.

@темы: метки

---

Про наркотики

Кой чёрт меня тогда дернул накуриться я и сама не пойму. Вернее нет, не так. Была у меня железная отмазка: температура за 38. Принимая во внимание этот и многие другие факторы, хронометраж событий я помню смутно. Помню, как явились мы в архив, где сию минуту половина коллектива дружно что-то наплела про прилипающие к позвоночнику желудки и под этим предлогом удалилась в направлении столовой. Ха-ха, наивная Виолетта.
...Спустя какое-то время (отрезок от точки "А" до Апокаляпсиса исчез в чёрной дыре воспалённого мозга) я выплыла из небытия, кое так чудно поддерживало дух в летаргии, а тело на мешках, набитых книгами, и обнаружила, что из тумана перед носом вырисовываются спорящие Женя и Сын Майора. Надо полагать, что дух из состояния летаргии вывела фраза:
- Да чё ты, она сама хочет!
- Э-эм?.. – невнятно пробормотала эта самая, которая на тот момент, наверное, уже ничего не хотела.
И вот следующее, что я помню, это уже курилка, в которую меня, надо полагать, таки отвели (ну, не отнесли же, такую тушку хрен подымешь). И вот сознание плавает, мальчики веселятся, в руке у меня попугайчик (или бульбик, или я-не-знаю-как-это-ещё-на-вашем-сленге):
- За тебя, любимая! – Хмыкнул Шалатон, и вот попугайчик уже дымится по новой. И так раза три или четыре.
А мальчикам и «до» было очень здорово, хотя бы потому что «до» у них ещё было в туалете на первом, аккурат под ясноглазыми очами служебной камеры. Но тогда об этом плачевном известии ни они, ни я осведомлены не были.
...И творились в тот день в Архиве дела великие: начиная от записанной на камеру (уже свою, с мобильного) войны книжками и кончая всеобщим приходом, когда меня таки потянуло посетить дамскую комнату, а эти олухи потянулись за мной, мотивируя свои действия тем, что в одиночестве я-де ни в жизнь не дойду. А, если дойду, то там и останусь. Не знаю, может, так оно и было бы.
Подвигов, совершённых нами тогда, хватило и второму заезду, и третьему, и четвёртому. Должен был же кто-то этот погром разгребать, а у первой смены тогда был предпоследний день, вот и праздновали они его со всем возможным усердием. Допраздновались.
Около двух пополудни ошарашили меня контрольным звонком с отделения. Мол, а скольких это я там человек обедать отпускала?..
И весь следующий день я сидела на жестокой измене, ибо вылетать с работы по статье мне ну ой как не хотелось.
А потом настал Пиздец Великий, Пиздец всех пиздецов, можно сказать. Ибо вот вам вещественное доказательство – кинолента, вот вам участники инцидента, вот вам заява на отчисление, учёт в псих диспансере и хуком справа лупящие родители.
Вляпались мальчики по самое не балуйся. Весь курс потом ещё дооолго стебал их манеру светить фейсами перед служебной аппаратурой. Особливо не повезло главному дилеру, он же Сын Майора. Чтобы не загреметь в колонию сыну Майора пришлось расчехлять все свои связи, а их, если верить слухам, было так же «ой», как мне в то время с работы не хотелось.
...Весь следующий день мне что-то булькали про спиды и героин и учили посреди студенческой массы барыг выделять. Весь следующий день народ ходил в истерике и в экстазе, и все с упоением представляли Сына Майора, прикованного к батарее. Только не ясно было, кто его приковал: Мама-Майор или эти самые барыги.
Частично злобное предсказание вероятно сбылось, ибо второй заезд после себя в архиве оставил

легендарное

.
А первый отбыл в отпуска, торжественно клянясь хранить вечную память об этой своей весёлой практике.
Виолетта поржала и сдала это дело в архив своих воспоминаний, так же, как книги она сдавала в книжный архив, а разгромленную мебель – в мебельный. Её имя, имя леди, в истории не упоминалось, ибо мальчики, при всех своих многочисленных недостатках, were the gentlemen’s, а руководству колледжа и в страшном сне не могло привидеться, что библиотекарь курит траву на работе. Так он её потом и курил... но это уже другая история.

P. S. Прочие письмена на плоскостях 6-ого, загадочные и не очень:

+4

@темы: этот мир, расслоение реальности, глубинный идиотизм, непонятные люди хотят странного, и как цензура пропустила, какой позор, байки Лялечки, стенография, игры моего мира, Du hast me meine kleine, какая крыша не любит быстрой езды?, memories, опаньки

---

Интересная вещь чужой талант. Он греет и ещё ранит. И ранит тем больнее, чем реже с ним сталкиваешься. Иногда кажется, что можно прожить всю жизнь, отгородившись от мира мутным стеклом бутылки. Но потом наступает похмелье. И кто-то другой так красиво складывает слова, а ты отдал бы половину жизни, только бы они были твоими. Тщеславие, пустое тщеславие... Дурные слова, пустые слова, слова, лишённые смысла.
Завидую я талантливым людям. Они никогда не узнают как это больно быть никем. Невыносимо. Они могут только догадываться.

@темы: пулевое